Константы Каспийска

В Каспийске есть художественная школа, а в ней есть традиция — каждый год 1 июня учащиеся выходят на центральную городскую площадь, чтобы разрисовать её разноцветными мелками. Проходящая мимо детвора, а то и взрослые тоже участвуют в процессе. А потом все едят мороженое. Так было во времена моего советского детства, так продолжается и сейчас (хотя несколько лет назад на площади уложили плитку, на которой рисуется не так удобно, как на асфальте). Прекрасная традиция.

«В городе есть своя атмосфера. Ведь большинство горожан работали на заводе, и эти люди по-другому — в них есть уважение к себе — ценят своё время, и у них такой… коммунистический взгляд на всё», — молодая каспийчанка, студентка мастерской графики ХГФ ДГПУ Хадижат Магомедова размышляет о городе и о себе в городе. О себе в искусстве и искусстве в себе она тоже много думает, но об этом — не в рамках проекта Пленэр.

Её воспоминания о заводчанах, спешащих на работу по утрам и возвращающихся вечером по гудку. О, этот заводской гудок, который было слышно во всех уголках города! Он оповещал детвору, что до прихода родителей осталось минут 15–20 и за это время нужно успеть сделать все домашние дела, которые были поручены тебе ещё утром, а главное — «замести следы» посиделок с друзьями. И, конечно, о шахматистах в парке, билетах на новогоднюю ёлку во Дворце культуры, которые родителям раздавали на заводе (к билету ещё прилагался номерок, по которому после представления можно было получить подарок!), кружках в Доме детского творчества при том же Дворце. Эти воспоминания легко наложились на мои собственные детские впечатления и, уверена, вызовут приступ ностальгии у многих каспийчан.

Только вот мне в своё время казалось, что город наш слишком маленький, душный и депрессивный: в нём ничего не менялось десятилетиями — ни улицы, ни люди. Правда, самолёт на площади сначала поставили, а потом убрали, и плитка вместо асфальта теперь, как уже было сказано. А в остальном: у всех свои излюбленные маршруты и скамейки в парке, своё место на пляже… Аптекарь, парикмахер, мясник, почтальон из моего детства и сейчас работают там же. Они знают меня, помнят мою маму и даже бабушку. Это давило, из этого хотелось вырваться.

А Хадижат никакого давления не замечает и находит в провинциальной неспешности и размеренности покой и уют. Нет, родной город совсем не кажется ей лучшим местом на земле, хотя в силу юного возраста и такая позиция ей была бы простительна. Она просто принимает его таким, какой он есть. Эта черта вообще присуща коренным каспийчанам: они доброжелательны, толерантны, невозмутимы и терпеливы.

В 90-е, когда у завода не стало заказов, а зарплату задерживали по полгода, а потом выдавали заводской продукцией, которую было невозможно продать или обменять на что-то нужное, когда весь привычный советский мир рушился, заводчане продолжали ходить на работу. Видимо, это давало некое ощущение стабильности, собственной нужности, не позволяло потерять себя. Да, многие тогда уехали в поисках лучшей доли. А потом многие из уехавших вернулись. А другие никуда и не думали уезжать, они и сейчас там — удят рыбу с волнолома, играют в шахматы в парке, фланируют по Топталовке душными летними вечерами и пьют молочный коктейль в «стекляшке» на углу Мира и Ленина.

Вообще-то Хадижат Магомедова — выпускница отделения живописи Дагестанского художественного училища (мастерская Натальи Савельевой), и у неё есть замечательные работы маслом. Но на этот раз обойдёмся без них. Потому что ровно сейчас ей как художнику интересен рисунок. Изучая выразительные возможности разных графических материалов, опираясь на характерную для живописцев привычку «идти от пятна», она пытается «найти гармонию между линейным и тональным рисунком» — так она сама сформулировала. И добавила: «Если раньше я относилась к наброскам как к поисковому материалу для дальнейшей работы над композицией, для жанровых вещей, то сейчас к этому прибавилось осознание их самостоятельной значимости. Мастерство художника можно оценить по одному наброску. И мне хочется развить в себе мастерство скорого рисунка, чтобы это было завершённое, а не черновое. Рисунок мастера на любом этапе должен казаться завершённым».

Я хорошо понимаю, что художник имеет в виду, потому что знакома с её Мастером и его рисунками. Нет, конечно, Юсуп Ханмагомедов себя  в пример никогда не ставит, и в качестве образцов демонстрирует работы старых мастеров. Но деликатность, с которой он делает замечания студентам, умение заметить в посредственном учебном рисунке

какой-то удачный приём, малейший проблеск индивидуальности позволяют ему убедить учеников, что исправить недоработки можно именно отталкиваясь от этих сильных сторон. «Когда в мастерской все курсы занимаются вместе и сам педагог сидит рядом с планшетом (фр. planchette — «дощечка»; доска, фанерный или алюминиевый лист, на которой крепится бумага. – В. Б.), ты невольно тянешься за старшими, лучше видишь свои ошибки». «В печатной мастерской хочется быть: учиться, дружить, разделять радость творчества. Мне нравится её творческая атмосфера с нацеленностью на результат и ощущение преемственности». «У художника должна быть мастерская, где можно уединиться, думать, я очень дорожу личным пространством».

Кстати, общественным пространством Хадижат Магомедова тоже дорожит и даже ходила собирать подписи в защиту Дворца культуры, над которым в прошлом году нависла угроза сноса (усилиями активистов городской общественной организации «Каспийск — город наш» здание пока удалось отстоять, ведётся сбор документов для признания его памятником архитектуры регионального значения).

   Хадижат не скучно бродить с этюдником по улицам, которые она знает не хуже собственной кухни, не надоедает смотреть на остов таинственного «восьмого цеха» на горизонте.











 Как Клод Моне, на протяжении многих лет писавший один и тот же пруд с кувшинками, она может бесконечно рисовать лестницу у кинотеатра «Родина» и арку Дворца культуры. Отсутствие перемен во внешнем мире для неё с лихвой компенсируется эволюцией мира внутреннего, которая влечёт за собой и рост художественного мастерства.