Про индейцев

Журналист Елена Срапян и фотограф Александр Фёдоров прилетели в Дагестан в августе. Практически сразу после того, как презентовали в Москве свой мультимедийный проект об индейцах Амазонии. И не для того, чтобы отдыхать, прилетели. С начала августа по конец сентября Лена и Саша работали над фильмом о дагестанских женщинах. Побывали в Кубачи и Балхаре, в Кара и Годобери и ещё в десятке других селений (в прошлом номере журнала «Дагестан» мы размещали фотозарисовки Александра Фёдорова). А потом спустились в Махачкалу и рассказали о той самой Амазонии, об индейцах и о том, где человеку жить хорошо.

«А потом яномами

украли аккумулятор...»

А.Ф.: — Ну, мы с середины 2017 года снимали проект по пяти странам по пяти народам, 8 месяцев были в том регионе.

— Обалдеть! И вас не съели?

А.Ф.: — Не едят индейцы людей, они умные создания. Потому что мне иногда кажется, что они определённо умнее тех, кто задаёт такие вопросы. Индейцы живут в хижинах, но они не идиоты, они живут в современном мире. И каннибализм имел место там, где была нехватка белка. Всё просто. На Папуа был каннибализм, не было никакой съедобной еды, ничего белкового. А потом туда завезли свиней и каннибализм закончился. Рассказываю дальше. Мы прилетели к друзьям в Колумбию, всё это время мы были там. И вот такой сидишь у друзей: куда дальше, что делать — не знаешь. Вроде уже устал отдыхать, и кто-то — «А-а-а-а-а, Амазонка», и сразу — «Слушай, а хочешь к амазонским индейцам?» И мы поехали.

   — Ну, я ещё могу понять, когда речь о Саше, но ты, Лена! Авантюры — это круто, но всё же переть по сельве вдвоём, там разные шастают, а ты молодая женщина. 

    Е.С.: — Так в сельве ж никого нет, кроме индейцев, а они, как правило, ребята небольшие. В Венесуэле ещё два года назад было опасно, но после того, как было подписано мирное соглашение ФАРКА (это движения колумбийские, которые 50 лет ведут гражданскую войну) с правительством Колумбии, стало потише. И мир устроен так, что главные опасности концентрируются в городах. В Латине это стопроцентно работает. Именно в городе к тебе могут подойти и сунуть ствол, и никто не будет вмешиваться. Ну и мы не по лесу ходили, жили в деревнях.

    А.Ф.: — Ну и потом у нас не было денег, мы это всячески подчёркивали. И в маленьких местах очень быстро узнают, что ты зарубежный журналист. Они прекрасно понимают, что если что с тобой случится там — им хана. Но при этом среди воарани есть два племени неконтактных. Они свою территорию охраняют, ставят скрещенные копья на тропинках. Ты такой идёшь, прошёл за копья, и из кустов выскакивают голые чуваки и тебя убивают.

    — Давайте про человеческое. Про еду. Если они не едят заезжих журналистов и этнографов, то кого едят?

    А.Ф.: — У яномами действительно очень плохо с едой, там кризис, никакого снабжения нет, и они охотники-собиратели. У них бедный дичью лес и очень неплодородная почва, там вообще мало что растёт, а какие-то штуки, типа папайи — они сезонные.  Но есть маниока. Она бывает двух видов: сладкая и горькая; горькая содержит цианид. Ты не можешь её просто сожрать, её нужно протереть, выпарить и высушить на солнце. И то регулярно все травятся. Мы настолько уже от этой маниоки устали, что в Ла-Эсмеральда ходили к военным.

    Е.С.: — Это в Венесуэле, в центре муниципалитета, где мы застряли на месяц. Маленькая деревня, человек на 200, но кого там только не было! Сама деревня народа якуана. Но сюда приезжает много яномами, чтобы оттуда как-то выбраться в столицу штата Пуэрто-Экучо. А ещё там Свидетели Иеговы, кубинские врачи, военные со всей Венесуэлы — в общем, там было такое попурри! И нас полковник один пару раз приглашал поесть; мы запомнили, когда у них там завтрак–обед–ужин, и приходили, садились там, ждали: позовут – не позовут… Иногда нас звали, иногда – нет, а поскольку у военных центральное снабжение, там просто можно было купить консервы, иногда — макароны, курицу, шоколад.

    А.Ф.: — Мы жили с кубинцами, такое здание в виде креста, в центре — общая кухня с одной плитой. Воды не было, вода была из шланга на улице. И вокруг крошечные комнатки, куда помещались две кровати и стол. Нам майор венесуэльской армии уступил свою комнатку.

    Е.С.: — Там был санузел, и ты мог натаскать воды и помыться голым хотя бы, а не как обычно, в купальнике в реке. У нас была двухъярусная кровать, матрасы в целлофане, были и простыни, и мы радовались, что можем спать не в палатке. Но была жуткая духота, всё очень быстро нагревалось, окно было заколочено. При этом там был кондиционер! Поначалу был. Он работал от генератора, а в том регионе вообще проблемы с бензином, и вот бензин начал заканчиваться, и стали включать его на несколько часов после заката, чтобы при свете ужин приготовить и уснуть под кондиционером. А ещё там невероятное количество насекомых! И ты не можешь зайти в комнату и закрыться, потому что страшная жара. Сидишь на улице, и тебя пожирают комары, и ты ждёшь, когда же дадут электричество, чтобы включить кондиционер, зайти, закрыться от этих кровососущих! И мы сидим, никакие, еле дожили до часа, и тут!.. Яномами скомуниздили аккумулятор и продали его нафиг!



    А.Ф.: — А яномами всё воруют. У них нет денег, они приезжают в посёлок и застревают там на неделю, а им надо покупать какую-то еду, вот они и воруют всё.

    — А другие индейцы? Те же пираха?

    Е.С.: — Нет, пираха никогда не воруют. И яномами — в Венесуэле, а пираха — в Бразилии. Каждый народ отличается от другого, например те же пираха, — они предпочитают вообще с тобой дел не иметь. Они, во-первых, боятся белых людей, потому что в своё время многое вытерпели, во-вторых, они в принципе очень тяжело заимствуют чужие вещи. Хотя, если ты миссионер, они чего-нибудь да сопрут. Но мы жили у Керен. Смотри, был такой чувак Дэниэл Эверетт, он написал книгу «Не спи, кругом змеи» — про пираха. И Керен его бывшая жена. Она до сих пор там, и продолжает заниматься языком пираха, их словарь составляет. И вот никто бы у неё ничего не взял, наоборот: они приносят какие-то вещи. У пираха такой способ осознания действительности — у них есть духи. И вот как происходит общение с духами: кто-то из пираха идёт в лес и изменённым голосом что-то оттуда кричит. И это типа не он сам, это дух через него сказал. И это для всех факт, сомнению не подвергается. Но духи никогда не кричат ничего странного! Духи кричат прикладные вещи. Например, они поняли, что нам интересна их культура. И дух им прокричал, что они должны прийти к нам и спеть.



    — И они притопали к вам петь всем племенем!

    А.Ф.: — Ну не все, они передали через Керен, в такой-то день мы придём, будем петь, потому что нам дух сказал. Керен ещё поржала над ними (она им раздаёт какую-то еду, крупу маниоковую — фаринья называется, очень популярная), а потом спрашивает: «ок, я поняла про вашего духа, а ваш дух же любит фаринью?» И они, такие скромные, в пол посмотрели и говорят: «любит». Ещё у Керен есть разные видео, она ставит их для пираха, а одно из них про Папуа, про чуваков, которые похожи на индейцев. И вот они теперь приходят и говорят: «хотим этих людей, которые живут в лесу». Она включает им, они смотрят, им очень нравится. И когда мы им объяснили, чем мы занимаемся, показали им фото и видео, они пришли и на следующий день: «мы хотим ещё смотреть, как другие индейцы поют».




    — Рассказывайте мне, как у них всё устроено. Семья или тухум есть? А как они женятся–разводятся?

    Е.С.: — У них сложное устройство: у них есть фратрии разные, это что-то типа кланов. Но не в кавказском понимании. Есть две большие фратрии: те, кто с перьями, и те, кто без перьев. И внутри этих фратрий конкретные кланы конкретных животных или птиц, соответственно. Такой механизм у каждого народа есть, чтобы избежать близкородственных браков. У эквадорских воарани точно есть правило: кто и за кого там не может выйти. И у них, кажется, нет свадебного обряда.

    — Погоди, а как же подарки, банкетный зал, чемодан для невесты?!

    А.Ф.: — Какие подарки, там вещи общие до сих пор у многих.

    Е.С.: — У них не у всех есть понятие частной собственности. Исторически большинство индейских племён жили в общинных домах. Одна община — один дом. И у яномами такой дом до сих пор есть, у них он называется шапоно или шабоно. Он круглый, очень большой, это несколько навесов вкруг и в центре свободное пространство. Это для того, чтобы в центре тусовались дети, и кто-то за ними всегда присматривал, когда остальные уходят на охоту или что-то собирают в лесу. Но такой строй, общинные дома сохранились у отдалённых племён, а там, где мы были, все живут уже в отдельных домах. Семьи устроены довольно просто, по большей части они моногамные. Но у всех амазонцев очень лёгкое отношение к сексу. Секс — это хорошо, не стыдно, это вообще основное развлечение, и всем весело. У Эверетта в книге есть очень смешная сцена, где он заходит к своему приятелю из общины пираха, а тот лежит на полу, на нём сидит жена, держит его за волосы и легонько стегает хворостиной. Эверетт говорит: «пойдём, ты мне нужен», а мужик отвечает: «я не могу сейчас, я замутил с другой женщиной, и теперь жена меня наказывает». Но при этом у тех же пираха, если ты ушёл в лес с другой женщиной или с другим мужчиной и пробыл там три дня — всё, это развод и новый брак. А вот у воарани есть многомужество. Одна женщина может жить с двумя мужчинами.



    — Какие замечательные люди!

    Е.С.: — Пока мы были среди этих людей, я заметила, что их всех отличает какое-то нереальное психическое здоровье. Может быть, общинный строй в их амазонском восприятии растит каких-то здоровых и достаточно свободных людей. Сейчас многое уже изменилось, но сравнительно недавно было не важно, где, чьи дети — это были дети общины. Они предоставлены сами себе во многом и в то же время не брошены никогда, они такие здоровенькие, и в них вот этот внутренний механизм свободы и умение спокойно сказать «нет».

    А.Ф.: — А какие у них ритуалы! Там есть священные инструменты, которые закапываются в реку, потом их достают, и их не должны
видеть женщины. Ещё потрясающие маски — на всё тело, из коры фикуса их делают, расписывают, и это как бы разные духи. Они приходят, смущают, искушают, потом им дают еду, и духи уходят.  

   — Это как-то не вяжется с рассказом о скрещенных копьях.

    А.Ф.: — Так у разных племён всё по-разному, говорю же. Те же воарани, никто не знает, что с ними делать, — они долгое время оставались вне контакта, потому что они всех нафиг мочили. У них где-то 12–15 кланов и некоторые до сих пор неконтактные. Смотри, у них у всех есть шаманы. И вот сидит шаман и говорит: «что-то погода плохая, это вот эти нам нагадили, пойдёмте их мочить». И вот раз тароменане пришли на свадьбу к воарани и закололи молодожёнов. Причём это 2012 год, современный мир! Одно племя довольно развитое, они в каменных домах живут, носят современную одежду, дети в школы ходят; и тут к ним врываются люди в набедренных повязках с копьями. Но что происходит дальше? То племя, где была свадьба, идёт и покупает ружья и отправляется мстить — никакие каменные дома и школы тут уже не срабатывают. Убивают целую общину, человек 20 погибших. Но почему-то оставляют в живых и забирают с собой двух девочек.



    Е.С.: — И вот притаскивают они этих двух девочек, разводят по двум соседним деревням, и они там живут. Мы сейчас вот приехали, а девочкам дома уже строят — потому что они подросли. И мы видели старшую. У неё что-то случилось с ногой, её увезли в больницу в ближайший крупный город. И вот прилетает вертолёт, из него выходит девочка, которая 7 лет назад была в неконтактной общине; она в кедиках, в джинсах, в розовой маечке, говорит по-испански: «привет, ребята, как у вас дела?». Её пытались вывезти из общины, перебившей её близких, а она сказала: «я никуда не поеду, мне здесь хорошо». Вообще, кровная месть, кровавые разборки, вырезание соседей, похищения женщин — для воарани это часть культуры. При этом внутри общины у них очень тёплые, очень нежные отношения. Это очень забавная такая корреляция.



— Для меня до сих пор непостижимо, как развиваются эти отдельные культуры на таком маленьком куске земли, как тот же наш Дагестан. Казалось бы, у этих горы и у тех, едят приблизительно одно, климат один, а в результате два разных народа.

    Е.С.: — Ну, любое общество вырабатывает свои механизмы для решения распространённых проблем. То есть, кто с кем может рождать детей, как хоронить людей, убивать ли других и за что, какая система наказаний, какая система поощрений, что хорошо, что плохо. Но каждое общество вырабатывает это самостоятельно и в итоге их стандарты друг от друга очень отличаются. Люди очень разнообразны, как раз это и показывает Амазония: каждое сообщество может сформировать культуру, которая будет абсолютно не похожа на культуру соседа. У них, конечно, будет какое-то эндемичное сходство, например, все будут жрать маниоку и все, скорее всего, будут готовить её похожим способом, но на этом сходство заканчивается. Думаю, человек — существо действительно многообразное, мы способны на моделирование бесконечного числа ситуаций.


    — А как там, в Амазонии, решается вопрос с сохранением культурного кода? Вы говорили про миссионеров, но они как раз первые всё нивелируют... 

    А.Ф.: — В Эквадоре была миссионерка-фанатичка, которая сотрудничала с нефтяными компаниями. Компаниям нужно было, чтобы индейцы убрались со своих земель, а ей — чтобы они превратились в приличных людей и зажили в городах, которые для них построило правительство. И они переселили часть вуарани, а те поспивались. В общем, это была большая трагедия.



    Е.С.: — Но есть другой пример. Есть такой народ текуна (тукуна, тыкуна), они в какой-то момент переселились из леса поближе к Амазонке. А это главная транспортная артерия, больше всего подверженная внешнему влиянию, и текуна очень быстро начали терять свою культуру. В какой-то момент некоторые общины спохватились, поняли, что так нельзя. Они к этому моменту уже перестали говорить на своём языке, утратили большую часть ритуалов. И сейчас они восстанавливают свой язык по книгам лингвистов. Есть ещё воарани эквадорские, они всего 60 лет в контакте, живы ещё люди, которые первого белого человека увидели всего 40 лет назад. И они борются за свою землю, у них колоссальное движение за право на территорию. Да, они утратили какие-то материальные вещи, они строят новые дома, но они сохраняют старое. Они всегда рады надеть свои традиционные одежды не для туристов, а потому что они реально гордятся. Они говорят: «наша культура прекрасна, нам не нужен ваш город, мы себе очень нравимся». В той общине, где мы были, у её лидера — Пенти Байла, есть адвокат в Соединённых Штатах Америки, который продвигает их дело в межамериканском суде по правам 
человека.



    — Но есть и другая крайность, знаешь, такие колониальные настроения. Мол, давайте сохраним изо всех сил этих прекрасных дикарей в их прекрасной дикости, чтоб мы могли приезжать и любоваться.

    Е.С.: — В целом это про низовую инициативу. Культура сохраняется тогда, когда её носители хотят свою культуру сохранить. Ведь и уроки языка можно самим организовать, это не так уж трудно — скинуться на зарплату одному учителю. И ещё важно, чтобы у деревни был лидер, который бы всё это координировал. Мы были у ашанинка, они же кампа (ашанинка — это самоназвание, в переводе «человек»), так они суперкрутые. У них своя идеология гармоничного сосуществования в общине. Там и про гостеприимство, и про то, что конфликты надо решать беседой, разговором, и то, что все люди нужны и важны, и о детях, и обо всём. Причём это в Перу, в этом жутком месте, через которое прошли каучуковый бум, конкистадоры, нефтяные компании, наркос, где выращивают коку в лесах, гражданская война там была, репрессии государственные — короче, по ним прошлось всё. И вот они, не в последнюю очередь благодаря этой идеологии, выстояли, смогли объединиться и сохранить и себя, и культуру, и вообще выжить. У них, как у большинства индейцев, демократия. Каждые несколько лет выбирают главу голосованием общины. И сейчас там мэр молодая женщина, Леонильда.

    — Вам приходилось соблюдать какой-то дресс-код?

    Е.С.: — Амазония диктует тебе дресс-код сама, потому что там дикое количество кровососущих насекомых, и ходишь ты там не в мини-шортиках, а в плотных штанах, чтобы их не прокусывали москиты, в носках, в рубашке. А кроме москитов есть ещё проблема. К нам постоянно бегали дети, разбалтывали нам все сплетни деревни, дети очень хорошо болтают по-испански. Яномами приставучие, тебя окружают 20 детей, они начинают тебя дёргать, покусывать. Хочется их убить через 5 минут, но там, как в школе, — дашь слабину, и всё. Покажешь, что ты разозлился, и тебя будут стебать, вообще не оставят в покое. Приставали и дети, и бабушки: у меня были цветные, розово-синие волосы, и бабушки подходили, и волосы мои растягивали.



    — Слушайте, вы вот оба много ездили, я представить себе не могу, сколько вы видели стран и народов. А мы в Дагестане на кого похожи?

    А.Ф.: — Хочешь услышать про уникальность? Вы уникальны. И амазонцы уникальны. Все уникальны!

    Е.С.: — Ну есть места, которые буквально нашпигованы разными культурами, кстати, Амазония не годится — всё это размазано по огромной территории; там ведь непроходимый лес и трудно добраться, хотя там много этнических групп, несколько сотен. А вот Бирма… Там, кажется, национальностей 30 и у них ещё гражданская война, и у каждой национальности есть какая-то ещё своя вооружённая сила и свои законы.

    — О, прекрасно, пусть так и будет, пусть мы будем Бирма! Пусть так и будет!